— Я хотел начать беседу про птиц с народных примет. Перед беседой с вами вышел на балкон и смотрел в московское небо. Оно сегодня высокое, ясное. Несколько птиц, которых я заметил, летали высоко-высоко. Правда ли это, что если птицы высоко летают, то погода будет хорошей, а если низко, то быть дождю? Есть ли научное объяснение подобным народным поверьям?
— Конечно же, есть. В основе таких поверий обычно лежат наблюдения людей, и эти наблюдения часто имеют отношение к истине. Когда я учился на биофаке МГУ, я занимался организацией школьной биологической олимпиады, где мы как раз любили задавать такие вот вопросы, на которые нет единого ответа, и школьники предлагали много разных версий. И кто больше умных версий предложил, тот и победил, прошел в следующий тур. В случае с ласточками, которые низко летают к дождю, не лишенных биологического смысла версий будет несколько. Допустим: произошла смена давления, насекомые, которыми питаются ласточки, стали летать ниже, и сами ласточки, охотясь на них, тоже стали летать ниже. Можно выдвинуть еще несколько гипотез, но надо понимать, что они будут локальными и справедливыми не для всех видов птиц. Например, в Африке смена давления может не приводить к смене погодных условий и поведения насекомых, а у нас не все птицы насекомоядные.

— То есть ласточкам верить можно?
— Ласточкам в деревне в средней полосе России — да.

— Если вернуться к московскому небу, то еще в конце августа птицы прямо стаями кружили, а сейчас вот за полчаса наблюдений на балконе с 24-го этажа я увидел считаные единицы птиц. Это связано с их миграцией, которую вы непосредственно изучаете? Какие направления предпочитают наши среднерусские птицы? Что их сподвигает на перелеты?
— Да, дело в миграции. Все мигрирующие птицы улетают примерно одновременно, и к октябрю небо пустеет. Есть много факторов, сподвигающих к миграции. Самые очевидные — это отсутствие или недоступность корма в зимний период и низкие температуры, которые не все птицы могут пережить.
Есть и другие, менее очевидные, причины для миграции. Например, это длина светового дня. Зимой день становится короче, а птицы, за исключением сов и некоторых других видов, кормятся при свете дня. И, соответственно, летом у них много времени в сутках, чтобы добыть себе корм, а зимой — очень мало.
Эта разница между продолжительностью светового дня наиболее ощутима в Арктике: летом там светло круглые сутки, а зимой там круглые сутки темно. И ответ на вопрос, почему птицы в Арктике летят зимовать на юг, становится очевидным: они не могут искать корм в полной темноте. Также становится понятно, зачем они весной возвращаются на север, в Арктику. Ведь на первый взгляд кажется, что улетели птицы на юг — ну и оставались бы там себе на юге. А то возвращаются в Арктику, где совсем не райские условия: холодно, достаточно мало корма и плюс к этому еще и короткий сезон размножения. Но зачем-то птицы сюда летят.
У меня была гипотеза, что они возвращаются, потому что в Арктике летом круглые сутки светло и можно, соответственно, круглосуточно добывать корм себе и потомству. А следовательно, это очень выгодная среда обитания. Но тут любой может сказать — а как же сон? Ведь всё равно надо ночью спать независимо от того, темно или светло. Но оказалось, что птицам это вовсе не обязательно.
Вот как это выяснили. Было такое исследование: в Арктике летом, когда круглые сутки светло, отлавливали куликов-дутышей, устанавливали на них специальные логгеры, которые активность мозга измеряют, и следили, сколько они спят. Оказалось, 95 % времени они бодрствуют, могут три недели не спать. Потом было исследование на больших фрегатах (это птица такая) во время миграций. Их беспосадочный перелет через океан занимает 10 суток, и оказалось, что за это время они спят примерно 45 минут в сутки. В эти минуты они поднимаются вверх и начинают медленно планировать. Всё остальное время они бодрствуют.

— Получается, сон для птиц — совершенно не обязательное явление?
— Эти исследования подорвали представление, что сон — это нечто абсолютно необходимое, что птицам необходимо регулярно полностью инактивироваться, как млекопитающим и, соответственно, человеку. Получается, птицы спят ночью, потому что им просто нечего делать в это время. Раз делать нечего, можно сберечь энергию и поспать, но это вовсе не обязательно.
Когда я узнал об этих исследованиях, они меня, конечно, сильно поразили. Сам я тогда занимался другими вещами: пищевыми цепями, пищевым поведением птиц, с прицелом больше на хищных птиц, гнездящихся в Арктике. Для того чтобы понять, чем они кормят своих птенцов, я ставил к ним в гнёзда фотоловушки. Просматривая фотографии, я обнаружил, что птица регулярно спит в гнезде только тогда, когда птенцы маленькие и она оберегает их от непогоды. А когда птенцы подрастают и их уже не надо защищать от дождя, птица-мать уже не ночует в гнезде. И у меня было две версии: либо птица не спит, либо спит где-то вне гнезда, что очень странно, ведь она оставляет в таком случае птенцов без защиты. Стал выяснять, может ли птица не спать так долго. Выяснил, что может, и решил тогда, что, может быть, поэтому они и летят в Арктику размножаться.
Потом я начал задумываться о том, что, может быть, птица и бодрствует 24 часа в сутки, но это ведь не значит, что она за это время сможет добыть корма больше, чем если бы у нее было 16 часов в сутки. На своем опыте знаю, что можно прийти на 8 часов на работу и ничего толком не сделать. Посидеть в фейсбуке, кофе попить, с коллегами поболтать, в носу поковырять — вот и день прошел. А можно посидеть 2 часа и сделать гораздо больше, чем за иной целый рабочий день. Наверняка многим такое знакомо. А у птиц вот 24 часа возможного времени в сутках, но, может быть, у них какой-то потолок энергетический есть, такое количество калорий, свыше которого они тратить не в состоянии физиологически. И я начал думать, как измерить эту самую энергетику птиц.

— Вести дневник питания и регистрировать всю физическую активность? Как это делают приверженцы ЗОЖ, я понимаю, но с птицами как этот дебет и кредит считать…
— Да, с птицами сложнее, есть лабораторные методы. Вы сажаете птицу в клетку, кормите определенным количеством корма и понимаете, сколько калорий она съела. Собираете потом какашки, сжигаете в калориметре, считаете и понимаете, сколько энергии она израсходовала и сколько осталось. Но в полях, понятное дело, такое невозможно. И я тоже начал искать другие методы.

— А можно надеть на птицу что-то типа фитнес-трекера для птицы?
— Да, именно об этом и пойдет речь. Шагомер, фитнес-трекер, счетчик потраченных калорий — все эти устройства работают с акселерометром, и, да, такой можно повесить и на птицу. Акселерометр — это такой сенсор, который определяет положение объекта в пространстве. Сейчас он есть в каждом мобильном телефоне, он там для того, чтобы, например, поворачивать картинку, когда вы телефон поворачиваете, он же считает шаги и калории, когда вы спортом занимаетесь; в автомобилях акселерометр позволяет отличить просто резкое торможение от аварийной ситуации и молниеносно выбросить подушки безопасности.
На птицах эти сенсоры измеряют по трем осям ее положение в пространстве — и оказалось, что это прямо такой золотой грааль в плане изучения их поведения и энергетики. Потому что, во-первых, можно понять, что птица делает в каждый конкретный момент. Стоит, бежит, летит, сидит на ветке или яйца насиживает в гнезде. Если летит, то парит ли она или машет крыльями, и как часто машет крыльями. И главное — как акселерометр в вашем телефоне считает, сколько вы потратили энергии во время утренней пробежки в магазин, так тот же акселерометр в логгере на птице считает, сколько она потратила энергии во время утреннего поиска корма.
А во-вторых, это всё можно мониторить удаленно. Поймал птицу, оснастил ее таким логгером, который всю эту информацию передает по сотовой связи в базу данных, — и сидишь себе на работе, пьешь кофе и получаешь данные. Раньше ученые, конечно, тоже изучали энергетику птиц в природе. Сидели в засидках, вели наблюдения. Но они видели только часть поведения: не всегда же птица сидит на одном месте. А если за ней весь день гоняться, то можно в качестве результата получить то, что птица весь день была занята тем, что пыталась от вас улететь. Ну и конечно, полететь за птицей в теплые края на зимовку многим бы хотелось, но по понятным причинам это крайне проблематично. Сейчас же можно получать данные о том, чем птица была занята в течение всего дня, 7 дней в неделю и 365 дней в году.
Я стал ставить такие вот передатчики с «фитнес-трекером» на птиц и смотрел, сколько энергии они тратят. Оказалось, что у тех птиц, которые прилетают в Арктику, есть не только больше времени и возможностей, чтобы собирать корм, но они действительно тратят больше энергии в Арктике и могут, соответственно, прокормить больше потомства. А следовательно, это и правда отличная идея — лететь в Арктику на сезон размножения, несмотря на холод и летние снегопады.

— Получается, у перелетных птиц тот самый энергетический потолок, который вы упоминали, гораздо выше, чем у неперелетных? И перелетные птицы не могут реализовать свой физиологический потенциал в условиях короткого дня, им не хватает на это светлого времени в сутках?
— Получается, что так. Но есть еще другое обстоятельство. Может, условная птица смогла бы собрать в тропиках или средних широтах то количество корма, которое ей нужно, чтобы выкормить, допустим, троих птенцов, но для этого ей пришлось бы «работать» очень интенсивно. А в Арктике есть больше времени, чтобы собрать то же количество корма, можно работать более расслабленно, в час по чайной ложке.
Это открывает новую страницу в исследованиях, посвященных так называемой теории темпа жизни (pace-oflife syndrome). Если в двух словах, то это развитие популярной в экологии теории r/K-отбора. Согласно ей, есть градиент между теми видами или популяциями, или даже отдельными индивидами, которые живут быстро, ярко и умирают рано, и теми, кто живет медленно и неторопливо. Вот исследования энергетики и миграции птиц в Арктике как раз показывают, что можно никуда не улетать, жить, допустим, в средних широтах по принципу «где родился, там и пригодился». Тогда придется жить очень интенсивно и, возможно, даже умереть рано. А можно мигрировать туда, где всё время светло и нет темных периодов, — и жить медленно и неторопливо. Ну, тут уж, как говорится, каждому свое.

— Получается, если птицам хочется жить размеренно или если продолжительность светового дня не дает им реализовать весь потенциал, то время миграций будет приурочено к равноденствиям?
— Да, мы с этого, собственно, и начинали, что птицы мигрируют приблизительно в одно время. Все они улетают примерно в конце сентября, в день осеннего равноденствия. Получается, если вы находитесь в Арктике, то до 22–23 сентября у вас день длиннее, чем в средних широтах, а после — становится короче. И если вы хотите застать все самые длинные дни, то до 22–23 сентября вам надо быть в Арктике, а после лететь на юг. Соответственно, весной точно так же, 20 марта вам нужно лететь на север.
Но это этакий ground level, некоторая база, а дальше на нее накладывается много факторов и ограничений. Например, в марте в Арктике еще снег лежит и делать там травоядным или насекомоядным птицам толком нечего. Да, день длиннее, но собрать больше еды не выйдет, потому что этой еды еще попросту нет. Поэтому обратно многие птицы возвращаются не 20 марта, а значительно позже: в конце апреля или даже в мае. Получается, что есть много факторов, влияющих на сроки миграции, но длина дня остается базовым.

— Есть же еще теория, что, мол, птицы возвращаются на север, потому что в тропиках своих птиц полно и арктическим приходится с ними конкурировать, что не всегда удачно получается. Эта и другие теории, получается, теперь отходят на задний план?
— Скорее, та теория, о которой я вам рассказал, она отходит назад и лежит нижним уровнем. Как фон в слоях изображения в фотошопе. А то, что вы говорите, это всё тоже имеет место быть, только как очередное ограничение, наслоение. Всё-таки по большей части все эти теории, объясняющие сроки и причины миграции, не являются взаимоисключающими, а скорее дополняют друг друга.
Конкуренция на юге, конечно, выше, чем в Арктике. Еще с продвижением на север уменьшается давление хищничества, хотя это тоже вопрос неоднозначный. В годы, когда много леммингов, хищники охотятся на них, и, например, гуси и кулики чувствуют себя хорошо. А когда леммингов нет, хищники переключаются на птиц. Существует еще гипотеза про паразитов, мол, на севере их гораздо меньше. Всё это огромное число факторов действует на разные виды по-разному, год от году их влияние тоже может меняться, и в разных регионах их значимость разная. Вот это всё и есть жизнь, которую мы изучаем. И ответы на простые вопросы обычно выходят сложные и многогранные. Так и в нашем случае, но продолжительность светового дня — это тот базис, тот ground level, который не меняется, что бы ни случилось. Даже если климат региона стал теплым, вечная мерзлота растаяла и экосистемы все поменялись, длина светового дня останется неизменной. В Арктике как было темно зимой, так и останется. И птицы оттуда будут улетать, даже если там станет зимой тепло и комфортно, потому что искать корм в темноте почти никто из них не умеет. Если только не…

— Если только орбита Земли принципиально не поменяется или наклон земной оси не сменится, это понятно. Мы с вами поговорили про птиц в целом, а есть ли среди них наиболее интересные? Меня, например, удивили работы про полярную крачку, которая раз в полгода совершает перелет из Арктики в Антарктику или наоборот.
— Да, полярная крачка — прекрасный пример, подтверждающий нашу гипотезу, потому что она летает с полюса на полюс. Возникает вопрос, зачем она так делает. Расстояния гигантские — несколько десятков тысяч километров. Зачем ей так делать, почему нельзя успокоиться в районе экватора и там и зимовать?
Отличное объяснение — длина светового дня. Когда у нас зима, у крачки в Антарктиде лето, и у нее круглые сутки день. А темно для нее только в те короткие периоды, когда она летит. Ей нужно два раза в год пережить коротенькие периоды, когда почему-то вдруг «гасят свет», а всю остальную жизнь для нее этого недоразумения не существует. Всё остальное время она живет при постоянном дневном свете, когда всё видно, когда можно летать, искать себе корм или не искать корм, а сидеть отдыхать. То есть нет такого, что свет погас, надо сидеть и ждать, что его включат, и непонятно, не подбирается ли к тебе какой-нибудь хищник. Вполне логичное поведение, с точки зрения крачки.

— А что у крачки со сном? Она спит хотя бы 45 минут раз в две недели?
— Насколько мне известно, это пока что никто не исследовал. Подобные исследования достаточно сложны. Одно дело — научиться вешать передатчики на птиц, и совсем другое — вживлять им в мозг электроды. Тут нужно иметь хирургический опыт. Но я думаю, что такие исследования впереди, крачка — интересный объект.

— Ваши исследования миграций птиц публикуют лучшие научные журналы. Казалось бы, орнитолог даже в представлении коллег-биологов из других областей — это полевик в камуфляже с биноклем на шее, а вы мне вот рассказали, что современный орнитолог сидит в офисе и кофе пьет, пока птицы передают ему данные в реальном времени с навешанных на них условных Apple Watch. Что же такое передовая современная орнитология, которая выстреливает до уровня публикаций в Science и Nature?
— В целом такое снобско-пренебрежительное отношение к полевой биологии у многих молекулярщиков связано как раз с доступностью этих областей науки для граждан. Любой может купить бинокль на Авито по цене электрочайника и пойти в парк птиц разглядывать. А чтобы ПЦР проводить, это надо оборудование иметь дорогое, лабораторию. Я уверен, что пройдет лет 40–50 — и на Авито по цене электрочайника можно будет купить не только бинокль, но и секвенатор. Многие домохозяйки будут покупать себе оборудование, проводить на кухне полногеномный поиск ассоциаций своих кошек и фигачить манхэттенские графики в инстаграм. А в это время какие-нибудь ученые-марсианщики будут писать проекты по исследованию Марса и тоже будут удивляться, что генетики и прочие странные люди в белых халатах, которые круглыми сутками сидят в лабораториях и никуда не выходят, оказывается, тоже публикуются в Nature и Science. Что они там такого у себя в лабораториях нашли, чего моя бабушка еще не запостила в фейсбук?
Но если говорить серьезно, то да, безусловно, именно так орнитологов и представляет большинство людей. Этот образ понятен даже больше в западных странах, чем в России. Потому что там есть огромное число людей, которые занимаются орнитологией как хобби, так называемые бердвотчеры. В России это раньше было совсем не распространено, чтобы этим занимались как хобби. Сейчас стараниями многих людей что-то такое появляется и в России.

— Да, Нина Садыкова, которая раньше работала в ИРЭиЖ УрО РАН, устраивает бердвотчерские экскурсии по Екатеринбургу — водит, показывает, экологическим просвещением занимается…
— Да. Сейчас этого очень много, в Москве есть, например, организация «Птицы и люди», которая этим занимается. Организация Birdwatching Moscow, которая проводит обучение по норвежской программе BirdID. И, конечно, развитие телефонов и приложений этому способствует. Есть приложения, которые позволяют легко определять птиц. Соревнования проходят, кто больше разных птиц увидел в разных местах, — и бердвотчинг приобрел некоторый спортивный интерес. Этого очень много в России сейчас, но это не сравнится с тем, сколько на Западе.

— Насколько я знаю, орнитологи частенько задействуют бердвотчеров для мониторинга популяций, допустим, соловьев в пойме Москвы-реки, но это не совсем авангардная орнитология…
— Всё так, да. Это так называемая гражданская орнитология. В Москве действительно ею очень много занимаются. Есть большой проект «Птицы Москвы», его ведет Михаил Калякин, директор Зоологического музея МГУ. И любой может принять участие в различных исследованиях, которые проводятся под эгидой этого проекта. У них есть интересные, актуальные проекты.
Если мы говорим об авангардной орнитологии как о тех исследованиях, результаты которых публикуют Nature и Science, то, безусловно, это должен быть определенный сдвиг сложившейся догмы в науке. Это могут быть исследования, в которых из методов были задействованы только бинокль и болотные сапоги, но, конечно, чаще всего это применение какого-то нового метода. Как в любой области науки, сейчас методы орнитологии очень активно развиваются. Когда появляется принципиально новый метод, он дает возможность узнать что-то новое, расширить наши знания, часто позволяет строить некие новые концепции и двигать сложившиеся догмы.
То, чем мы сейчас занимаемся, — изучение миграции с помощью передатчиков, так называемый bio-logging, — сейчас как раз переживает свой золотой век. Хотя эти методы и технологии разработаны достаточно давно, сейчас наблюдается резкий рост исследований в этой области, потому что произошла миниатюризация всех этих устройств, появились GPS, сотовая связь, IoT-технологии и т. д. Эта миниатюризация как раз позволяет использовать эти технологии для изучения поведения большого числа видов.
Мы тоже занимались методическим новаторством. У нас был до начала СВО совместный с Роскосмосом проект под названием ICARUS, до того, как это всё закрыли. То есть не совсем закрыли — всё это до сих пор развивается, только уже отдельно в Германии и отдельно в России. Идея проекта заключалась в том, чтобы создать принципиально новую технологию слежения за птицами.

— Что-то более продвинутое, чем GPS? Он же и так достаточно точно определяет положение вроде бы…
— Совершенно верно, положение птицы сейчас определяется по GPS, а ученые получают информацию по сотовой или по спутниковой сети. Но далеко не везде на земном шаре есть покрытие сотовых сетей. Спутниковое покрытие, конечно, глобальное, но спутниковые передатчики тяжелые — 15–50 граммов. Большая часть их веса — батарея, которая позволяет послать мощный сигнал на спутники на высокой орбите. На крупную птицу такие устройства еще можно повесить, но представители огромного числа видов птиц весят меньше 120 граммов — для них такое уже не годится, и изучение этих видов птиц становится затруднительным.
Создать группировку спутников на низкой орбите, куда посылать сигнал станет возможно с маленькой батареей, очень дорого. Хотя сейчас, с резким удешевлением запусков и с развитием технологии CubeSat, это стало гораздо проще, и, судя по всему, за этим как раз будущее развития технологий слежения за животными.
Но, когда начинался наш проект, запуски были дорогие, а CubeSat был еще в относительно зачаточном состоянии, и аэрокосмическое агентство Германии (DLR) совместно с Роскосмосом запустило проект ICARUS по созданию новой технологии слежения за животными из космоса. В качестве научных организаций там были наш институт тогда еще орнитологии (сейчас поведения животных) Макса Планка и Институт географии РАН. Суть его заключалась в том, чтобы сделать компактные передатчики для птиц, сигнал с которых принимался бы на МКС (международной космической станции), которая находится на относи тельно малой высоте — около 400 километров. Малая высота позволила бы принимать менее мощный сигнал, следовательно, батарею можно использовать относительно легкую и, соответственно, производить легкий передатчик.
Шел он долго и сложно, стороны постоянно спорили о нюансах, согласования деталей занимали много времени. Тем не менее в 2020 году, несмотря на пандемию, всё принимающее оборудование было доставлено на МКС, и космонавты в открытом космосе установили антенну на ее борт. Всё начало работать, мы начали отладку оборудования, пометили первых животных. В России было два десятка больших проектов, которые использовали эту технологию.
Конечно, было много сложностей, первые варианты передатчиков работали не всегда хорошо на всех видах. Например, некоторые виды птиц откусывали антенны, передающие сигнал на МКС. Но, несмотря на сложности, к концу 2021 года удалось всё отладить и разработать хороший передатчик (с крепкими антеннами).
Но с началом СВО Роскосмос объявил, что все совместные проекты с иностранцами закрыты. И сейчас российская часть работает: антенна висит на МКС, данные с передатчиков, которые успели использовать российские коллеги, поступают к ним через Институт географии РАН. Но только новых передатчиков нет. Дело в том, что за разработку оборудования отвечала немецкая сторона. Антенна так и осталась висеть на российском сегменте МКС, ее, конечно, никто не снимал. Но передатчики производились в Германии, и теперь российская сторона не может получать новые. Теперь, что называется, каждый сам за себя.

— Печально это.
— Сейчас ситуация такая, что технология есть, она работает, но у российских орнитологов нет передатчиков. А у немцев есть передатчики, но нет оборудования в космосе. Получается, что российские инженеры будут пытаться производить свои передатчики, а немцы будут пытаться запустить свое оборудование в космос, — скорее всего, вообще не на МКС, а на каких-то спутниках. Посмотрим, как это будет развиваться.
Тем временем компаний, которые занимаются передачей по спутнику, и тех, что занимаются передачей по сети GSM, становится больше. Они начинают между собой конкурировать: улучшается качество передатчиков, эти передатчики становятся всё меньше и меньше по размеру, у них появляется всё больше опций, как, например, сейчас во многие передатчики встраивают акселерометры. Мы получаем всё больше информации, и получение этой информации обходится всё дешевле.

— Часто бывает, что количество информации преобразуется тоже в принципиально новое знание, появляются всякие метаисследования, и анализ больших данных выявляет что-то принципиально новое…
— Всё так. Например, есть такое представление, что птицы летят с севера на юг. Но на самом деле путей миграции огромное количество. Из наших перелетных птиц кто-то летит в Африку, а кто-то в Южную Европу; кто-то летит на расстояние всего 200 километров, а кто-то на многие тысячи километров; кто-то из Арктики в средние широты, а другие из средних широт в южные широты. И всё это разнообразие может быть внутри одного вида. Возникает огромное количество вопросов, связанных с экологией этих видов, которое можно изучать.
Теперь у нас есть огромное количество информации, которую мы раньше не получали, не видели, не знали. Всё это меняет наше представление о каких-то основополагающих вещах, которые являются предметом для того, чтобы написать статьи, в том числе в топовые журналы.

— А можете привести пример такого исследования, которое догму пошатнуло, расширило, сдвинуло?
— Когда изучали миграцию сапсанов на протяжении всего их российского ареала, от Кольского полуострова до Чукотки, то выяснили, что одни мигрируют на короткие расстояния, другие — на дальние. И с помощью генетических методов выяснили, что, возможно, существуют определенные гены, которые отвечают за долговременную память, и если такие гены есть, то птицы могут мигрировать на дальние расстояния. А есть те, у которых этого гена нет, и они мигрируют на более близкие расстояния. Получается, что протяженность миграций и места зимовок могут быть генетически детерминированы. Эти исследования были опубликованы в Nature. Или вот мы вначале говорили про исследования сна птиц. Они опубликованы¹ в 2012 году в Science. Там тоже использовали новые методы и технологии, ставили электроды в мозг животным и поняли, что сон, как мы его себе представляем, нужен не всем, — это тоже сдвиг парадигмы.
Но также надо заметить, что не все статьи, оказавшие большое влияние в орнитологии, публиковались в топовых журналах. Есть много основополагающих исследований с большим количеством цитирований, опубликованных в хороших журналах с невысоким импакт-фактором. Это, наверное, прозвучит банально, но я думаю, что надо заниматься прежде всего тем, что интересно, а не тем, что опубликуют в топовых журналах. И в какой-то момент вы найдете что-то такое, что пошатнет ваши и наши представления об устройстве мира. Ну и конечно, нельзя забывать о том, что если вы не отправили свою статью в Nature или Science, то ее там точно не опубликуют.